Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Страница 130

130

Однажды вечером, после быстрого и интересного плавания по гладкому, залитому солнцем морю, я удалился в свою каюту, чувствуя себя почти счастливым.

Мой дух был совершенно спокоен, моя вера в моего Лючио опять восстановилась, и я могу добавить, что также вернулась ко мне старая высокомерная вера в себя. Разнообразные горести, которые я переносил, начали принимать неясный образ, как вещи давно прошедшие; я опять с удовольствием думал о силе моего финансового положения и мечтал о второй женитьбе — о женитьбе на Мэвис Клер. Я в душе поклялся, что другая женщина не будет моей женой — она, и одна она, будет моей! Я не предвидел затруднений на этом пути и, полный приятных грез и иллюзий, быстро уснул. Около полуночи я проснулся в смутном страхе и увидел свою каюту залитую ярким красным светом, точно огнем. Первой моей мыслью было, что яхта горит; в следующую секунду меня парализовало ужасом: Сибилла стояла предо мной… Сибилла, дикая, странная, корчившаяся от мук, полуодетая, размахивающая руками и делающая отчаянные жесты; ее лицо было таким, как я видел его в последний раз — мертвое, посинелое и безобразное; ее глаза горели угрозой, отчаянием и предостережением мне. Вокруг нее, как змея, извивалась гирлянда пламени… Ее губы двигались, словно она силилась заговорить, но ни один звук не вышел из них, и, когда я глядел на нее, она исчезла. Тогда, должно быть, я потерял сознание, потому что, когда я проснулся, был уже яркий день. Но это видение было только первым из многих подобных, и, наконец, каждую ночь я видел ее такой же, окутанной пламенем, пока я чуть не сошел с ума от страха и горя. Мое мучение не поддается описанию, однако я ничего не сказал Лючио, который, как мне чудилось, внимательно следил за мной. Я принимал усыпительные лекарства, надеясь обрести покой, но напрасно: я просыпался всегда в определенный час и всегда видел этот огненный призрак моей мертвой жены — с отчаянием в ее глазах и непроизносимым предостережением на устах. Это было не все. Однажды в солнечный тихий полдень я вышел один в салон яхты и отшатнулся, пораженный, увидев моего старого товарища Джона Кэррингтона, который сидел за столом с пером в руке, подсчитывая счета. Он наклонился над бумагами; его лицо было морщинисто и очень бледно, но он так был похож на живого человека, так реален, что я назвал его по имени; он оглянулся, страшно улыбнулся и исчез. Дрожа всем телом, я понял, что второй ужасный призрак прибавился к тягости моих дней, и, сев, я попробовал собрать рассеянные силы и рассудок и придумать, что можно было сделать. Несомненно, я был болен: эти привидения предостерегали о болезни мозга. Я должен стараться строго контролировать себя, пока не доберусь до Англии, а там я решил посоветоваться с лучшими врачами и отдать себя на их попечение, пока окончательно не поправлюсь.

— Тем временем, — бормотал я сам себе, — я ничего не скажу… даже Лючио. Он бы только улыбнулся… и я бы возненавидел его…

Здесь я прервал себя. Было ли возможно, чтобы я когда-нибудь возненавидел его?

Безусловно, нет.

В эту ночь для разнообразия я спал в гамаке на палубе, в надежде избавиться от полуночных призраков, отдыхая на открытом воздухе. Но мои страдания только усилились. Я проснулся по обыкновению… чтоб увидеть не только Сибиллу, но также, к моему смертельному ужасу, трех призраков, которые появились в моей комнате в Лондоне в ночь самоубийства виконта Линтона.

Они были точь-в-точь такими же, только на этот раз их посиневшие лица были открыты и повернуты ко мне, и, хотя их губы не двигались, слово «горе», казалось, было произнесено, так как я слышал, как оно звучало, как погребальный колокол, в воздухе и на море… И Сибилла с ее мертвенным лицом, окруженная пламенем… Сибилла улыбалась мне улыбкой муки и раскаяния… Боже! Я больше не мог этого вынести. Спрыгнув с гамака, я побежал на край корабля, чтобы броситься в холодные волны… Но там стоял Амиэль с непроницаемым лицом и хорьковыми глазами.

Я уставился на него, потом разразился хохотом:

— Помочь мне! О нет. Вы ничего не можете сделать. Я хочу отдохнуть… но я не могу спать здесь… Воздух слишком густой, и звезды горят жарко…

Я остановился; он глядел на меня со своим обычным насмешливым выражением.

— Я сойду к себе в каюту, — продолжал я, стараясь говорить спокойно. — Я там буду один, быть может.

Я опять невольно и дико расхохотался и, отойдя от него неровными шагами, спустился вниз по лестнице, страшась оглянуться из боязни увидеть те три фигуры судьбы, преследующих меня.

Очутившись в каюте, я с бешенством запер дверь и с лихорадочной поспешностью схватил ящик с пистолетами. Я вынул один и зарядил его. Мое сердце жестоко стучало, я опустил глаза в землю, боясь, что они встретят мертвые глаза Сибиллы. «Нажать курок, — шепнул я — и все кончено! Я буду в покое, бесчувственный, без болезней, тяжелый. Ужасы не будут больше преследовать меня… я усну…»

Я поднял оружие к правому виску, но вдруг дверь каюты открылась, и Лючио заглянул.

— Простите, — сказал он, заметив мое положение, — я не имел представления, что вы заняты. Я уйду. Я ни за что на свете не хочу мешать вам.

Его улыбка имела чтото дьявольское в своей тонкой насмешке; я быстро опустил пистолет.

— Вы говорите это! — воскликнул я с тоской. — Вы говорите это, видя меня так! Я думал, вы были моим другом!

Он взглянул прямо на меня… Его глаза расширились и светились смесью презрения, страсти и скорби.

— Вы думаете, — и опять страшная улыбка осветила его бледные черты, — вы ошиблись! Я ваш враг.

130