Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Страница 40

Я молчал, чувствуя какое-то глухое недовольство за свое невежество в дарованиях и положении индивидуума, которого все они считали знаменитостью.

— Какое странное имя: Мэвис! — наконец я решился заметить.

— Да, но оно удивительно ей подходит. Она поет так же приятно, как дрозд, поэтому вполне заслуживает свое название.

— Что же она дала литературе? — продолжал я.

— О, только один роман! — ответил с улыбкой Лючио, — но он имеет необыкновенное качество романов: он живет! Я надеюсь, Темпест, что ваша книга будет пользоваться такой же жизненностью.

Тут лорд Эльтон, который более или менее мрачно размышлял над стаканом вина, с тех пор, как я объявил о покупке Виллосмира, пробудился от задумчивости.

— Что я слышу! — воскликнул он, — не хотите ли вы мне сказать, что вы написали роман, м-р Темпест? («Возможно ли, чтоб он не заметил бросающиеся в глаза в каждой газете рекламы моей книги?» — подумал я с негодованием). Зачем это вам, с вашим колоссальным состоянием?

— Он жаждет славы! — сказал Лючио, как мне показалось, полунасмешливо.

— Но вы достигли славы! — заявил выразительно граф, — в настоящее время все знают вас.

— Ах, мой дорогой лорд, этого недостаточно для стремлений моего друга! — ответил Лючио за меня, и его глаза подернулись той таинственной тенью скорби и презрения, которая часто заволакивала их блеск. — Его особенно не интересует «колоссальное состояние», потому что оно ни на йоту не поднимет его выше клена по дороге в королевский дворец. Он хотел бы возвыситься над заурядным человеком. И кто обвинит его? Я хотел бы известности за то качество, что называется гением, — за высокие мысли, поэзию, божественные инстинкты и пророческие зондирования сердца человеческого; словом, за силу пера. Обыкновенно бедняки одарены этой силой, которую нельзя купить за деньги, этой независимостью в поступках, свободой мнения, а что дает богатство? Возможность тратить его или копить. Но Темпест намеревался соединить в себе две самые противоположные силы природы — гений и деньги, или, другими словами, Бога и Мамону.

Леди Сибилла повернула голову ко мне; ее красивое лицо выражало сомнение и удивление.

— Я боюсь, — сказала она, — что требования общества отнимут у вас слишком много времени для того, чтобы продолжать писать книги. Я помню, вы сказали мне тогда вечером, что печатаете роман. Вы были прежде автором по профессии?

Внутри меня зашевелилось чувство гнева и обиды. Был ли я настоящим «автором» до сего времени? Нет, я никогда им не был. Я только был скитающимся наемным писателем, по временам приглашенным написать статью «на заказ», на первый попавшийся сюжет, без видимой перспективы подняться с этой низкой и грязной ступени литературной лестницы. Я почувствовал, что покраснел, потом побледнел, и я видел, как пристально смотрел на меня Лючио.

— Я теперь автор, леди Сибилла, — сказал я наконец, — и я надеюсь, что скоро докажу свое право называться им. По моему мнению, звание «автор» заслуживает большой гордости, и я не думаю, что требования общества помешают мне следовать литературной профессии, которую я считаю высшей на свете.

Лорд Эльтон беспокойно задвигался на стуле.

— Но ваши родные, — сказал он, — ваша семья — они также литераторы?

— Из моей семьи никого нет в живых, — ответил я несколько резко, — мой отец был Джон Темпест из Рексмура.

— В самом деле! (И лицо графа просияло). Господи! Ведь я встречал его часто на охоте много лет тому назад. Вы происходите из прекрасного старого рода, сэр! Темпесты из Рексмура известны и почитаемы в хрониках графства.

Я ничего не ответил, но чувствовал легкий прилив раздражения, хотя сам не мог себе уяснить — почему.

— Невольно удивляешься, — сказал Лючио мягким ласкающим тоном, — когда человек происходит из хорошей английской фамилии — явная причина для гордости, — и кроме того имеет большое состояние для поддержки своего высокого рода, зачем ему биться за литературные почести! Вы слишком скромны в своих желаниях, Темпест! Вы, сидящий так высоко на банковых билетах и слитках золота, со славой блестящей хроники позади, вы еще наклоняетесь, чтобы поднять лавры! Фи, мой друг! Вы унижаете себя этим желанием присоединиться к компании бессмертных!

Несмотря на его иронический тон, замеченный обществом, я видел, что своей особенной манерой он защищал литературу, и я почувствовал к нему благодарность. Граф выглядел немного скучным.

— Все это прекрасно, — сказал он, — но у мра Темпеста нет нужды писать, чтоб зарабатывать средства к существованию.

— Можно любить дело только ради дела! — воскликнул я. — Например, эта Мэвис Клер, о которой вы говорили, разве она женщина нуждающаяся?

— Мэвис Клер не имеет ни одного пенни, кроме того, что зарабатывает, — сказал лорд Эльтон. — Я думаю, если б она не писала, то умерла бы с голода.

Дайана Чесней засмеялась.

— В настоящее время она далека от голодной смерти, — заметила она, и ее карие глаза искрились. — Она горда, как самые гордые; катается в парке в своей коляске на лучшей паре в стране и знакома со всей аристократией. Я слышала, что она — прекрасная деловая женщина и конкурирует с издателями.

— Я бы усомнился в этом! — прерывисто засмеялся граф. — Надо быть самим дьяволом, чтоб конкурировать с издателями.

— Вы правы, — сказал Лючио. — Я думаю, что в переменных «фазах» или переселениях души в различные земные формы дьявол (если он существует) часто становится издателем, и в особенности доброжелательным издателем для разнообразия!